Оксфорд и Кембридж. Непреходящая история  - Петер Загер

Недостаток жилья, преступность, социальные проблемы в Оксфорде ничуть не меньше, чем в других больших городах Британии, просто они менее заметны, особенно для туристов. Между донами Олл-Соулз-колледжа и пакистанцами из Каули, между Баллиол-колледжем и Блэкберд-лейз лежит пропасть. Оксфорд – город заграждений и рвов: между town и gown, университетом и политехникумом, между разными кварталами, даже между колледжами и научными школами. На этих противоречиях строится жизнь, и, кажется, ни о чем не печется город с таким упорством, как об этих самых противоречиях, словно их проще всего вытерпеть (если не разрешить) с помощью иронии, юмора и той восторженной языковой эксцентрики, которая и позволяет Алисе выдержать все испытания в Стране чудес.

Первый студент Оксфорда в английской литературе – соблазнитель. Он поет, играет на лютне, душится дорогими ароматами валерианы и лакрицы. О его учебе мы знаем немного, зато куда больше – о его любовных похождениях. В «Рассказе мельника» Джеффри Чосер излагает историю «утонченного Николаса», который снимает комнату у плотника и соблазняет его молодую жену Алисон. Причем соблазняет весьма мило и умно, демонстрируя преимущества оксфордского образования: «На что школяр годится, коль плотника надуть не изловчится?»[54]. Душка Николас – прототип многих пройдох из академической среды. Столетия спустя, уже в дни Брайдсхеда, подобный ему парень выходит из своего колледжа с игрушечным медведем под мышкой[55].

В «Кентерберийских рассказах» Чосер выводит также образ благородного, действительно ученого оксфордского героя. Меланхоличного, со впалыми щеками, застенчивого, более приверженного Аристотелю, чем «дорогому платью» школяра, который с удовольствием учится, но с еще большим удовольствием поучает других и, несмотря на всю свою ученость, остается «бедным как церковная мышь». Так и уезжает он прочь – первый оксфордский дон – на тощей кляче («не конь под ним, а щипаная галка»), – чтобы потом, гораздо позднее, появиться вновь на «Моррисе-майноре» и стать звездой в образе теледона.

Начиная с историй Чосера xiv века Оксфорд прочно вошел в число мест, которые наряду с реальным измерением имеют и весьма обширное вымышленное измерение, например, как Венеция или Атлантида. Эти города – их жителей, их дома, вплоть до запахов и самых странных идей, – можно узнать, не побывав в них ни разу. Оксфорд – место скорее для размышлений, чем для экскурсий, для читателей, чем для туристов. Ни о каком другом английском городе, за исключением разве что Лондона, ни об одном университете мира не написано столько, сколько на протяжении шестисот лет написано об Оксфорде: рассказы, эссе, стихи, мемуары, путеводители, дневники, антологии, биографии и романы, сотни романов. Оксфорд – это вымысел, а одноименный город – лишь предместье придуманного.

У оксфордского литературного мифа множество граней, но у истоков его стоят в первую очередь двое – Уильям Кэмден и Мэттью Арнольд – историк елизаветинской эпохи и викторианский поэт. В своей «Британии» (1586) гуманист и патриот Уильям Кэмден восхваляет Оксфорд в самых высоких выражениях: «Наши благороднейшие Афины, обитель английских муз… сама душа нации». Никогда прежде Оксфордский университет не проводил более удачной маркетинговой кампании, чем сие академическое самохвальство. По словам Кэмдена, выпускника Крайст-Черч-колледжа, Оксфорд – «знаменитейший источник учености и мудрости», откуда распространяются «по всему королевству религия, наука и образ жизни, ориентированный на прекрасное».

А теперь почитайте «Краткие жизнеописания» сэра Джона Обри – подлинное наслаждение для любого читателя, – и вы узнаете, как в действительности обстояли дела в Оксфордском университете xvii века. Обри провел в Тринити-колледже «счастливейшее время своей жизни», где познакомился со многими героями, которых описал в неподражаемой манере: с достойными преподавателями и с их любимыми занятиями, такими как пьянство, азартные игры, девицы и даже пешие походы на девяносто три километра до Лондона и обратно, чтобы выиграть пари.

Оксфорд, обитель муз, олимп образования! Даже в периоды академической засухи литературный топос Кэмдена в разных вариациях оставался лейтмотивом английской элиты до тех пор, пока Джон Рёскин и викторианцы в самом деле не поверили, что Оксфорд является центром ученого мира. Эхо доносилось даже из Кембриджа, от Сэмюэля Пеписа и его часто цитируемой хвалы («место утонченного величия») до Джона Драйдена. Одно из самых красивых стихотворений об Оксфорде написано выпускником Кембриджа, Уильямом Вордсвортом: «О, Оксфорда шпили! Соборы и башни! Сады и рощи! Присутствие ваше само подавляет трезвость рас судка».

Это самое ощущение, охватившее романтика Вордсворта в Оксфорде 30 мая 1820 года, когда трезвость его рассудка была безнадежно подавлена видом башен и куполов, Мэттью Арнольд превратил в образ-бестселлер, образ «грезящих шпилей». Ныне это один из оксфордских штампов, открытка, отпечатанная у нас в мозгу, образ всех образов. Магическое заклинание Арнольда сплетает воедино романтическое воображение и холодную реальность, архитектурную красоту и высшую истину. Оксфорд как обращенный в камень сон разума.

Человек, придумавший образ всех образов, на протяжении тридцати пяти лет был старшим школьным инспектором в округе, одним из самых влиятельных литературных критиков и культурологов своего времени. В 1857 году Мэттью Арнольд вернулся туда, где учился и стал профессором поэзии, одинаково популярным и как поэт, и как преподаватель. Оксфордскими элегиями «Школяр-бродяга» и «Тирс» он вписал свое имя в сердца викторианских читателей. Пасторали, вышедшие из-под пера интеллектуала, превозносят ценность природной жизни перед лицом все ускоряющегося научного и индустриального прогресса. На широких излучинах Темзы между устьями рек Черуэлл и Уиндраш расположились его любимые, тогда еще не тронутые цивилизацией места: Айлсли-даун и Хинкси, Бэгли и Камнор-хилл – холм, с которого открывается классическая оксфордская панорама, описанная в 1867 году в стихотворении «Тирс»: «Блаженный город с грезящими шпилями». До сих пор на вершине холма стоит одинокое дерево – «сигнальный вяз». Правда, литературные следопыты из клуба Arnold’s Country давно выяснили: это вовсе не вяз, а дуб. А вот «грезящие шпили» стали своеобразными маяками для многих поколений оксфордцев. Восторг выпускников, воспоминания учившихся здесь когда-то, их честолюбие, гордость, разочарования – все чувства соединились в этом великом образе, постепенно превратив его в клише.

Мэттью Арнольд является автором еще одного, едва ли менее популярного поэтического определения Оксфорда – «дом безнадежных дел». Этот образ появляется в предисловии Арнольда к «Критическим опытам» (1865), панегирике и одновременно элегии, посвященной духовной родине: «Прекрасный город! Столь почтенный, восхитительный, не опустошенный бурной интеллектуальной жизнью нашего века, такой безмятежный!» Так восторженно начинается самый знаменитый, самый цитируемый в английской литературе пассаж об Оксфорде – настоящая «Лунная соната», вызывающая в воображении очарование, воскрешающая историю реальнее, чем «все тюбингенские науки», воссоздающая ауру золотой молодежи в средневековой обстановке и подводящая автора к меланхолическому и одновременно героическому признанию, что Оксфорд есть не что иное, как дом безнадежных дел, отвергнутых убеждений, непопулярных имен и невозможных привязанностей!